у его боли вкус горького вина. в его венах могильный холод принятия и привычки. в немых глазах — блуждающий туман. в голове вопросы, на которые люцифер будет и должен найти ответы. он устал бегать по кругу, блуждающим псом, он устал держаться за спасительные выводы, что лёгкими являются — это тот самый тест, где, когда ответ кажется слишком очевидным, значит, что всё неправильно. печаль, что сопровождает люцифера, входит в грудь больную, как острый нож — блестит и радуется, — эта боль пуста, прекрасна и сильна, похуже целой стаи демонов. эта боль — кувалдой о сталь ударяет, и люцифер встаёт с колен лишь ради неё — никого более.

люцифер один в белом шуме. люцифер протягивает руку тем, кто свыкнуться с пеплом ещё не успел — он называет имена своих соратников, своих демонов, ища среди лиц то, которое не найдёт никогда. у них лица с бескровной кожей и пальцы сжимаются до нервной дрожи. у них одно на уме — надежда отстоять последующие дни. люцифер ладонью по лицу проводит, понимает, что так и правда можно — вот так вот просто, стоя на коленях, кровью истекая, солнце проклиная, предательством упиваясь. так правда можно — никто и не осудит, потому что судить уже нечего. но люциферу хочется жить — вечно жить, не видя ни одной постылой картины прошлого на стенах черепной коробки. люцифер один лишь по одной причине — своими плечами, как атлант, держит чужую надежду, которую всем пообещал — он юных бесят спать укладывает, словами, что завтра точно всё будет лучше.

у него душа обсидиановая; клинок, доспехи — тоже. он смотрит, как ткачихи вышивают его камзолы золотыми нитями — неконденсирующийся цвет его собственной сущности.
люцифер был золотым, является золотым и будет золотым — геральдика мучеников и грусти.
михаил был золотым, является золотым и будет золотым — говорят, золото это застывшие капли солнечного света.
и вот они двое — ожоги льдов и солнц отвесных пламя, — настолько близко, что далеко. для люцифера михаил — бездна. для михаила люцифер — тоже. и каждая лишь ширится — вот тут, где говорят у смертных есть сердца, а у ангелов гнилые перья. [ у падших тоже ].
de progundis clamavi — я помню всё, ведь это есть моё проклятье.

не ад, не крылья, не ты —

[ люцифер просыпается всегда так рано — плевать во сколько лёг, хоть пять минут назад. вот первый луч покажется, глаза его уже открыты. стоит подле окна единственного во всём пандемониуме, что на восток, и смотрит. и видит вновь рассвет своих погибших дней, волнение той странной детской страсти, что казалась самой важной. ]

когда он видит архангела, у него в голове воспоминания пытаются сделать больнее — заря и гаснущий закат в глазах таких треклятых и родных. золото благородства архангельского заливается в горло — но всё внутри дьявола настолько ледяное, что не чувствуется. люцифер, тот что светлый, юный и горделивый, — мотылёк, что братом ослеплён. летит — горит, благословляет, почти про бога забывает. люцифер, тот что здесь и сейчас, — бледный труп, что с гробом сливается. сгнивает.
михаил, как и положено, должен нос воротить.

ведь это он, люцифер, прядь волос рагуэль в тишине на палец наматывает — через чужой свет сам светлее стать пытается, принимает всё — пробелы в летописи сознания, заблуждения навеянные чужой рукой — люцифер устал судить. в чужих перьях хочется головой усталой зарыться, и скрывать от самого себя, что напоминает что-то — поношенный любовный гул. то ли к михаилу хочет сквозь чужие руки прикоснуться, то ли забрать себе чужое, то ли получить карт бланш на тихое безликое счастье — люциферу сложно самого себя понять.

первый дьявольский князь к себе лишь клинку архангела прикоснуться позволит — не рукам. иди, касайся своего бога, михаил. даже если теперь его нет. но будь осторожен, пожалуйста —
ведь если тебя не станет — то ждать рассвет станет бессмысленно.

люцифер молчит, разглядывая знакомое лицо — архистратиг, спустившийся в ад. хочется кривым зеркалом улыбнуться и восторжествовать, но не хочется порезаться самому — не с ним под руку михаил спустился, а значит полностью лишено смысла.
люцифер молчит, разглядывая знакомое лицо — сколько же неозвученных слов в этой голове — сверлит ли сомненье этот мозг?
люцифер не молчит —

бумаги откладывает в сторону. голову на бок и взгляд внимательный — дьявол в глаза смотреть не боится, потому что изучать чужие души его стезя.
средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих, средь обезьян, пантер, голодных псов и змей, средь хищных демонов, в зверинце всех дьявольских мастей, одно ужасней всех: имя ему архангел михаил. и люцифер — сплошная анафема ангельскому благородству.

— пропавший бог не моя проблема, — бравадится, руками разводя так, будто действительно всё равно. но в этом ковчеге они все вместе — тонуть будет неприятно. — я не говорил остальным : если я скажу демонам, что ваш погонщик пропал, они сразу всей стаей захотят наброситься на бедных крылатых овец.

— скалиться улыбкой по-настоящему дьявольской, потому что терять больше нечего — всё утеряно и распродано. люциферу не нужно, чтобы михаил видел в нём свет.
а в глазах химеры светятся.

ундвик гипнотизировал. острые обрывы и склоны в изломанных линиях заставляли теряться. и в этом царствии царила лишь мерзлота, которая грозилась сбить с дорожки, покрыть толстой броней изо льда и раскрошить все в ту же ледяную крошку. ундвик убивал медленно и методично. вероятно, даже красиво. под клекот гарпий в пронзительно низком небе. никогда не знаешь, что ждет тебя на большаке. это может быть очередной монстр или самое настоящее чудо, пусть таковые и случаются раз в столетие. для ведьмаков же чудес не бывает. те разбиваются о них с глухим грохотом, словно каменная лавина, погребая все под осколками. для ведьмака чудо — дожить до старости, встретить предназначение и исчезнуть без следа. без памяти о себе. как и положено. когда-нибудь они станут мифами. так было и с нациями старшей крови. так было с каждым, кто пришел заранее. то что осталось — летописи и истории, суть которых давно исказилась и потеряла хоть краюху достоверности. не осталось ничего. никого. мир, в котором перемешано черное и белое. ни зло; ни добро. баланс остается неизменным. сколько бы мало ни оставалось ведьмаков на большаке. сколько бы ни снижалось количество чудищ в богом забытых местах. когда-нибудь все это исчезнет, а после исчезнут и другие цеха, оставляя свободу действий людям. люди выживут, выкрутятся из всех передряг и забудут окончательно, через несколько поколений. было ли то правдой. было ли то вымыслом. какая разница? за скалистыми ущельями плещется море, врезаясь в непреодолимую преграду. извилистая тропа ведет все выше и выше, словно стремясь увести вертикально вверх, к небу. туда, где парят гарпии и сирены. туда, где пронзает высоту башня. здесь нет ничего и быть не может. никаких следов. никаких отметин. никакого отзвука. только медальон мелко дрожит отчего-то, стоит только сделать еще шаг навстречу. вверх. туда, где ветер готов изорвать в клочья и скинуть незадачливого путника, который посмел кинуть вызов заснеженным пикам ундвика. и это, как ни странно, успокаивает.
[indent] ведьмак не останавливается.
[indent] ведьмак не спешит покидать это, наверняка проклятое, место. только вот «проклятие» это — условное, давно истертое временем и испарившееся, оставившее за собой лишь ветер и вьюгу.

[indent]  [indent] tor gvalch'ca.

одно из последних пристанищ народа старшей крови. оставляющее след в этом мире строение отвечает на незаданные вопросы и также безжалостно становится местом упокоения любого возжелавшего легкой наживы. есть ведь, наверняка, здесь и старые эльфские артефакты. вышедшие из строя, но которые можно продать за баснословную сумму коллекционерам. и это манит. это притягивает. а башня пирует вместе с ветром, в первый и последний раз. здесь нет места огням и кострам путеводным; здесь не поможет даже факел, который тут же затушит. вечная мерзлота, что всегда непоколебима, останется холодной. скеллиге позаботится об этом, не спрашивая мнение населяющих людей. быть может, когда-нибудь опустеет и весь остальной окружающий мир. через множество тысячелетий, когда о ведьмаках не останется и единой истории; когда древнее существование останется погребенным в песках времени или в белом же хладе, как предсказывала итлина.

геральт не понимает, что такого в этом предсказании. геральт знает, что предсказания сбываются крайне редко, даже если были произнесены святыми старшей крови. это сродни мечу предназначения. одно острие — ты, а другое — смерть. но белый волк уже признает свою поспешную ошибку в те несколько раз, когда отказывался от своего собственного предназначения, что исчезло в портале, который вел в неизвестность. и если бы мог он что-то исправить, то, вероятно, поступил бы точно так же. он, вероятно, так же попытался все исправить бы. но просто об этом думать, когда выбор мир сделал за тебя. геральт непозволительно опоздал, а теперь ищет малейшие зацепки по всему миру. дорога по большаку идет бесконечно долго. от одного мифа к другому. от одной истории к другой. от одного вероятного портала к другому. целое пересечение меридиан и координат. и никогда так, чтобы в одном месте сошлось несколько путей. только лишь единожды, а поиски идут дальше. и иногда приходит понимание // осознание собственной беспомощности, что: «нет, бесполезно». только вот ведьмак идет все дальше, вырубая себе дорогу сквозь гнездилища чудищ и бредовые истории, которые не могут стать правдой [ но проверят, зачем-то, и их ]. геральт не устает, когда в очередной раз останавливается. желтые, горящие огнем, глаза смотрят сквозь снежную пелену, выхватывая малейшие детали. прислушивается к отзвукам и шорохам так, словно бы на секунду все успокоилось. штиля не предвидится еще довольно долго, но ему и не холодно. не потому, что ведьмак. не потому, что плотное обмундирование скрывает хорошо. у него нет времени ощущать холод или же зной, ведь его «миссия» еще не выполнена. если бы он знал, . . . что именно? не может сформулировать и сам, но неоконченное предложение в голове его засело прочно. это не чувство вины. это ошибка. промах. досадная оплошность, которую он не имел права допускать.

[indent]  [indent] — холера.

он молчит долго. в последний раз когда он произносил хоть слово? месяц назад, когда повстречал лютика в какой-то очередной захудалой корчме, на которую хватило денег. а потом снова дорога и тишина. даже с плотвой не разговаривал, хотя несколько раз и хотелось рассказать верной спутнице что-нибудь из того, что гложет где-то там, засевшее настолько глубоко, что выцепить практически невозможно. ни словами, ни как-нибудь еще. в результате, геральт лишь нервно ведет плечом, поправляет мечи и идет дальше. навстречу ему ледяной ветер и тишина. не настораживающая — приятная. та самая, в которой хочется остаться, но это невозможно. не сейчас. быть может, когда-нибудь через несколько десятилетий. он надеется, что не скоро. он надеется, что за это время найдет цири снова. верит, что она вернется. потому что предназначение всегда его находит, а в прошлый раз — уже не отпустило, заставило смириться со своим существованием, потому что иначе быть и не может. он понял, что не может. не имеет права отказываться. и сейчас уверен отчего-то, слепо, что все останется — по крайней мере — правильно. нужно только искать тщательнее, преследовать до самого конца. до тех пор, пока не увидит; до тех пор, пока не услышит; до тех пор, пока не почувствует. белый волк идет по своей тропе.

[indent] за его спиной осталась сильнейшая вьюга, а впереди — штиль;
[indent] за его спиной остался ветер, почти искрящийся белым, а впереди — ничего.
башня останется незыблемой. неподвижным памятником древней архитектуры, в которую, кажется, скоро вернется вот-вот старый владыка. но это всего лишь иллюзия. это всего лишь то, что подходит под слово «кажется». мираж головного мозга, если можно так это назвать. ведьмак ступает осторожно, но под ногами все также хрустит снег. идти бесшумно здесь не получается, потому что это невозможно, а летать ведьмаки не умеют априори. усмешка. этого и не нужно, по мнению геральта. не имеет никакого смысла. время от времени мутант думает о чем-нибудь абсурдном, вспоминая уроки весемира. вспоминая свою юность, в бытность еще учеником в каэр морхен. это так давно было. почти целую жизнь назад. и что сейчас видит перед собою тот, чьи глаза хранят в себе стаю волков-одиночек:

пустота;
[indent] тишина;
[indent]  [indent] башня;
[indent]  [indent]  [indent] с и л у э т.
[indent] на его груди мелко подрагивает медальон школы; в его груди зарождается смутное сомнение, а после — узнавание. то самое, от которого и клокочет глухим раздражением. имя, которое он хотел бы не вспоминать, просто потому, что ни к чему они вновь не придут: результат, однако, извечно одинаков. вильгефорц из роггевеена. тот самый вильгефорц, который одержимо гнался за цириллой при любом удобном случае. и вот он стоит здесь, перед ним. и перед глазами только обтянутая в черное спина. геральт из ривии не ожидал подобного поворота событий, разумно полагая, что мало кто согласится по доброй воле «путешествовать» по хребтам ундвика. и горечь в корне языка возникает совершенно оправданно, ведь ведьмак никогда не будет доверять чародею, если не знаком с ним достаточно долго, чтобы изучить. в случае же вильгефорца все становится очевидным еще в первое мгновение первой же встречи. слухи могут быть разными, но только вот интуиция не молчит при зрительном контакте.
[indent] а для самого же ведьмака этот маг — почти враг. тот, что повел на содденский холм трисс и йеннифэр. это делало его благородным защитником тогда? патриотом? нет. в это геральт верит с трудом. если, конечно, верит. и, разумеется, он знает, что его присутствие было замечено. во всем виноват снег и тишина, которую никто не спешит нарушить из собственных соображений. никаких приветствий; никаких угроз; никаких выбросов в пустоту. каждый преследует свою цель, но геральт осторожен. он ведь не понаслышке знает, на что именно способен вильгефорц. вокруг них: темень, хоть глаз выколи. вокруг них: отвесной обрыв, неверный шаг и лети себе вниз, на камни, или в ледяное море.

скеллиге никогда не было гостеприимным местом, славясь своей лаконичной агрессией;
скеллиге всегда имел популярность места, из которого уже не вернешься куда бы то ни было.

дорога идет все дальше. снег хрустит под ногами. там, за горизонтом, начинается другой совсем мир, где правят затерянные драконы, а людской — ограничен. от края, до края. из севера на юг // на запад из востока. что дальше? ничего. не пустота, очевидно. все то же самое, ведь в конечном итоге, когда-нибудь вернешься все на ту же дорогу. бесконечную. знакомую. с собственными же следами. геральт не против. геральт живет этим каждый день, порой возвращаясь по нескольку раз. словно это что-то изменит. иногда. совсем незаметно. а в лесах, между тем, волчьи стаи и гнезда грифонов; в городах же тем временем крысы и василиски в стоках. мир рушится и мутирует, не хуже ведьмачьего организма. но белоголовый не думает об этом. ни сейчас. ни тогда. просто потому, что это не его дело и не в его интересах. он же не философ странствующий и не паршивый путешественник, он — ведьмак. мутант и убийца чудищ. нэннэке каждый раз смеется над этим или иронично поджимает губы, а враги — не устают напоминать. почему нет? если им уж так сильно проще от этого. рано или поздно, им надоест; рано или поздно, исчезнут и они.

геральт чертыхается едва слышно, ощущая неладное: природа не любит, когда ее сдерживают. в эпицентре каждой бури — глаз, где нет даже ветра, но потом он становится меньше. шторм набирает обороты, разворачиваясь в полную силу. постепенно, начиная всего лишь с завихрения снегопада. и если так пойдет дальше, то ничего хорошего из этого не выйдет. вильгефорц давно уже забыт, только чужое присутствие на периферии не дает расслабиться полностью. ведьмаку не нужен магический купол; ведьмаку здесь вообще ничего не нужно, кроме того, что, вероятно, находится внутри эльфского дворца. ведьмак идет вперед, не слыша ничего [ делая вид, очевидно ] и начинать разговор первым он не намерен. по крайней мере, они оба должны понимать бессмысленность этой затеи. верно же?